Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Надев очки, он шагает к институту.
Сияющий, идет он институтским садом и вдруг, охнув, чуть не сгибается пополам. С трудом доходит до лавочки, садится. Сидит побледневший, держась рукой за правый бок.
С е м е н о в (испуганно). Что с вами, Иван Петрович?
П а в л о в (морщась от боли). Ничего, ничего. Сейчас пройдет.
Сидит потухший, с застывшей гримасой на лице. И какая-то растерянность в глазах. Никогда еще мы не видели таким Павлова. Перевел, наконец, дыхание, смотрит куда-то в одну видимую ему точку. Шепчет про себя:
— Боюсь…
Встревоженное, недоумевающее лицо Семенова. Павлов придвигается к нему поближе, шепчет:
— Вам только могу сказать. Смерти боюсь.
С е м е н о в. Да что вы, Иван Петрович!.. Вы нас всех переживете.
П а в л о в. А вы не утешайте. Ишь ты, как маленького. Не за себя боюсь. Ведь нужен я. Теперь знаю… Да и самое интересное впереди. А тут вот какая-нибудь дурацкая печень…
И он стукнул кулаком по лавке.
Павлов дома. Он сидит у стола, держа грелку. Группа врачей перед ним. Среди них Варвара Антоновна и Семенов.
1-й в р а ч. Мы все сошлись в одном мнении.
2-й в р а ч (улыбаясь). Ничего особенного. Камни в печени. Вот и коллега… (Почтительно кивает в сторону Ивановой.)
3-й в р а ч. Ну что ж, нужен режимчик. Ничего не поделаешь, Иван Петрович. Поменьше движений, диэта. Хорошо бы Карлсбад.
П а в л о в (мрачно). Так, так… (Решительно.) Нет, не подходит. По курортам путешествовать? Не имею времени. Некогда. (После раздумья.) Будем оперировать.
Он заявляет это так, точно решает некий абстрактный случай, а не свою собственную судьбу.
Пауза. Волнение и даже испуг на лицах врачей.
1-й в р а ч. Да что вы, Иван Петрович?
2-й в р а ч. Ни в коем случае.
П а в л о в (усмехнувшись). На то вы и терапевты. Боитесь ножа. Ну, а что скажут хирурги?
Снова пауза. Молчание нарушает, наконец, Семенов:
— Я всегда уважал мужество, но в данном случае… И потом, как-то надо сообщить правительству.
П а в л о в. Вы что ж из меня государственную собственность уже сделали, а? Ну-с, господа, так кто же все-таки будет меня оперировать? Это уж вы решайте сами.
Хирурги, переглянувшись, молчат. Шутка ли сказать — оперировать Павлова?! Павлов сидит в кресле и ждет. Выбивает какой-то марш на столе.
Х и р у р г. Вы просили моего совета. Операция, конечно, вещь радикальная, но в данном случае играет роль и… (замявшись) возраст.
П а в л о в (усмехнувшись). Понимаю. Не мальчик, конечно.
Хирурги совещаются вполголоса. И вот, кажется, один из них нашел выход:
— Сейчас идет хирургический съезд, Иван Петрович. Здесь лучшие хирурги мира. В частности, Фром.
Павлов, вскочив, швыряет куда-то грелку:
— Что? Как вам не стыдно! Ниоткуда не ясно, что немецкие хирурги лучше наших, и немцу я себя не дам резать. Принципиально! Мне просто стыдно за вас, господа советские хирурги. Как же так? Знакомство мешает? (Указывает на одного из сидящих.) Вот с вами, по-моему, мы не знакомы.
Тот, несколько растерянный, встает.
П а в л о в. Вы, кажется, господин Мартынов?
М а р т ы н о в. Да.
П а в л о в. Ну вот и превосходно! Вы и будете меня оперировать, коллега.
Мартынов садится, вытирая проступившие капли пота на лбу.
П а в л о в (усмехнувшись). А они будут ассистировать. (К группе сидящих.) Надеюсь, в этом-то вы мне не откажете?
Больничная палата. Огромный букет цветов на столе у постели Павлова. Он один в палате. Столик, цветы, потоки солнечного света, льющиеся в окно, — вот и все, что есть в палате.
Павлов в очках читает объемистую рукопись. Делает в ней пометки. Задумчивое и радостное лицо Павлова.
Входит Забелин. Павлов приподымается на постели.
П а в л о в. Лев Захарыч! Наконец-то!
З а б е л и н. Ну как? Когда операция?
П а в л о в. Да что операция. Читал вот. Читал ваши труды, Лев Захарыч. (Он передает Забелину рукопись.) Оказывается, и и больнице можно работать.
З а б е л и н (смущенно). Ну зачем же, Иван Петрович?
П а в л о в. Не терпелось, милостивый государь, не терпелось.
З а б е л и н. Ну и как?
Внимательное, выжидающее лицо Забелина. Почему Павлов так тянет, почему не сразу?
П а в л о в. Придется вам уйти.
Недоумевающее, изумленное лицо Забелина. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
З а б е л и н (дрогнувшим голосом). Я не совсем понимаю. Что ж, это так плохо?
П а в л о в (задумчиво). Это так… хорошо. Свои мысли, свой метод и, значит, свой путь.
З а б е л и н. Ведь это же ваши идеи, Иван Петрович.
П а в л о в. Идей много, а жизнь одна. Что поделаешь, я уже выбрал и иду. Иду по одной дороге. Как лошадь в шорах. А это развилок. (Махнув рукой на рукопись.) Начало нового пути и, может быть, интереснейшего. Но здесь, здесь я вам не дам работать над этим. Подавлю вас. Сломаю. (Стукнув кулаком по столу.) А на это не имею права и не хочу.
Он смотрит в окно. Да, когда-то он выгнал одного из учеников, а этого, и любимого, теперь должен вытолкнуть сам. Есть в этом и большая радость, но есть и горечь. Собственно, всего этого нет, конечно, в кадре. Есть только спина Павлова, попрежнему прямая, но уже суженная старостью, и лицо Забелина.
Павлов поворачивается к нему и, как когда-то Боткин, кладет руки на плечи Забелина.
П а в л о в (почти шопотом). Ну, что ж… идите!
З а б е л и н (горячо). Никуда я не уйду, Иван Петрович.
П а в л о в (сердито). Ну вот и напрасно. Напрасно! Нашли некую ось, центральную идею, и уж держи́тесь за нее. И все отбрасывайте, даже меня. И идите! Идите!
Это все тот же неукротимый Павлов, что и в юности. Ни годы, ни старость не изменили его. Он молод, он все еще в пути.
П а в л о в. Где это тут мои очки ?
Он шарит среди бумаг, хотя очки лежат перед ним. Забелин протягивает их.
П а в л о в. Спасибо!.. Будете читать мой курс в Военно-медицинской. Лаборатории там же получите… А пока жив — с вами.
Входит Мартынов в халате и шапочке.
М а р т ы н о в. Ну, как мы себя чувствуем?
Он говорит это тем официально-веселым голосом, который принят перед операцией.
П а в л о в (бурчит). Превосходно. (Вдруг усмехнувшись.) Идите-ка сюда.
Мартынов садится возле койки на стул.
П а в л о в (привстав, пристально глядит на него). Боитесь, а?
Вопрос, видимо, застает врасплох. Мартынов некоторое время изумленно смотрит на Павлова. Кажется, пациент собирается его утешать? Но ведь это верно. Ни одна операция не казалась ему столь трудной. И Мартынов, улыбнувшись, в свою очередь чуть кивает головой. Павлов, взяв его руку в свои, похлопывает по ней:
— Ничего, голубчик, обойдется. Я не умру. Не имею права.
И вот мчится Павловский автомобиль. В нем Павлов, Забелин и Семенов. В перспективе уходящего вдаль проспекта встает радуга.
П а в л о в (взмахнув рукой). Превосходная это все-таки штука — жизнь.
У постового, стоящего на углу Лопухинской, машина задерживается. Видимо, узнав Павлова, милиционер берет под козырек и артистически подчеркнутыми жестами останавливает встречное движение.
П а в л о в (восхищенно). Чистая балерина, а ведь, наверное, из рязанских мужиков.
Приемная института. Тихий, вполголоса, разговор. Чей-то голос:
— А вы уверены, Варвара Антоновна, что Иван Петрович приедет?
В а р в а р а А н т о н о в н а. Он так решил. А в таких случаях, знаете, спорить трудно.
В дверях показывается Павлов. Все встают. Пожилые, взрослые люди встают с почтительностью школьников, увидевших входящего в класс учителя. Не слышно только стука парт.
П а в л о в. Да что же вы, садитесь.
Он сбрасывает пальто на руки стоящему сзади сияющему Никодиму.
— Ведь вот хотели еще держать. А здесь меня и стены лечат. Он проходит вдоль стола, пожимая руки. Садится, оглядывает собравшихся. Здесь цвет его, павловской, школы.
П а в л о в (сияя). Ну что же, горжусь, горжусь таким собранием. Вы ведь знаете, коллекционер я отчаянный. Но эта вот коллекция — самая для меня дорогая! Значит, сегодня мы заслушаем Быкова, Сперанского и Анохина.
Семенов встает и, наклонившись, что-то шепчет Павлову, кладет на стол лист бумаги с записями.
П а в л о в. Хорошо, хорошо. (Надев очки, просматривает лист.) А уж с этим не знаю что и делать. (Ворчливо.) Не знаю.
Сидящие за столом не понимают, о чем идет речь и почему ворчит Павлов.
П а в л о в (ко всем). Ведь вот открывают чуть не пятнадцать новых кафедр по физиологии. И все к нам. (Семенову.) Ну вы уж объясните там, что мы не можем запасти, как это говорится, кадры для всех. Радостно и лестно, конечно, но этак я один останусь.
